Соро Кет Девушка кормившая чаек

Часть первая

Глава 1

«ПРАВО ПЕРВОЙ НОЧИ»

На каминной полке тикают ходики.

Почти восемь!.. Нервно покосившись на циферблат, я начинаю грызть ручку. Тетрадь — пуста. Голова — пуста. Тиканье часов отдается в ней эхом.

Два часа прошло, а я ни строчки не написала!

— Ральф! — кричу я, машинально расстегивая еще одну пуговицу, хотя блузка и без того распахнута почти до пупа. — Ральф, что ты думаешь о зрелости? Как мужчина, я имею в виду.

Какое-то время он молчит, затем тяжело шагает к порогу кухни:

— Это такая жизненная пора, когда понимаешь, что в доме холодно... и потеплее укутываешь сиськи.

Ральф растрепан и пьян. Черные волосы падают ему на лицо. Закрутились на концах, толстой проволокой, запутались в отросшей за день щетине. Опершись руками на дверной косяк, он с трудом поднимает голову.

— Ого, — говорю я, взглядом оценив его состояние. — Лизель права! Безбрачие тебя доконает...

— Меня доконаешь ты!

— Эй! — я вскидываю в его сторону ручку. — На этот раз, я не виновата! Это твой утонченный друг ей челюсть сломал!

— Тебя это не касается.

Я хмыкаю, глядя ему в глаза. Он слегка краснеет. Когда у Ральфа долго нет секса, он всегда начинает пить. «Гленморанджи».

— Тридцать пять евро — бутылка, Ральф! Будешь продолжать в том же духе, обет бедности мы станем соблюдать всей семьей. Тем более, теперь, когда ваш маленький бизнес...

Ральф вновь оборачивается, оскалив зубы, как волк.

— Закрой. Рот.

Зря старается: я его не боюсь. Это мои одноклассники разом уверовали, увидев, как падре бьет ногой с разворота.

— Хочешь альтернативную точку зрения? — спрашиваю я, раскачиваясь на стуле и не сводя с него прищуренных глаз. — По поводу зрелости?

— Нет!

— Тогда слушай, — я сильно откидываюсь назад, упершись ладонями в край стола. — Зрелость — это такая жизненная пора, когда мысль уже нельзя выражать открыто. И ты говоришь туманно! Чтобы у собеседника остались иллюзии на свой счет... Ну, и хорошее к тебе отношение.

Он щурится, слегка качнув головой.

— Например?

— Например, — говорю я невозмутимо раскачиваясь, — вместо того, чтобы мне хамить, ты мог бы снять пиджак и накинуть его мне на плечи.

Ральф складывает руки на животе и сжимает губы. Смотрит на меня. С любопытством и некой толикой восхищения. Бросив короткий взгляд на еще более короткую юбку, спрашивает:

— А штаны мне с себя не снять?

Я опускаю руки и ножки стула глухо ударяются о ковер.

— Я боялась, что ты уже никогда не спросишь!

— Ты хоть о чем-то, мать твою, думаешь, кроме секса?! — рявкает он.

— Довольно редко. А ты?

Ральф набирает полные легкие воздуха и медленно выдыхает.

Вдох — выдох. И еще раз.

И снова...

И еще раз!..

Я молча улыбаюсь и жду, поглаживая указательным пальцем воротничок.

Показав мне средний палец, Ральф вновь исчезает на кухне — греметь с преувеличенным усердием чашками. Он бы сейчас душу продал, чтобы ударить меня. Но нет, нельзя. Если сейчас и его посадят, они с Филиппом будут неловко выглядеть.

Я слышу, как он яростно хлопает дверцами шкафчика. Забыл, куда бутылку припрятал? Ах, нет. Нашел...

Я слышу, как он вытаскивает пробку, слышу бульканье.

— Алкоголь убивает потенцию.

— Ты просто не в моем вкусе.

— Только я, или живые девушки, в принципе?

Вопрос — чисто риторический, но Ральф отвечает:

— Заткнись!

Никакого зрелого такта.

Я снова откидываюсь назад, чтобы видеть кухню. Ральф уже закрыл шкафчик и смотрит на меня дикими глазами.

— Помоги мне написать сочинение, которое понравится тете. Что-нибудь о соблюдении себя в чистоте и отказе от плотского... Тебе должны были что-то такое преподавать в семинарии.

— Где она сама?

— На совещании. Ты разве не был?

— Нет, — он с грудным рычанием проводит рукой по лицу. — Они что, правда решили заставить вас об этом писать?!

— Я похожа на человека, который решил пошутить?

— Идиотки! — яростно выдыхает Ральф.

Я понимаю его отчаяние.

Гостиная наполнена запахом яблок, словно флером греха. Третья девочка с моего потока беременна!

Третья!

Я задумчиво смотрю на корзинку.

Карточку тетя выбросила. Презервативы отобрала. Не знаю, чего она так напрягалась? После того, как Ральф взял Андреаса за штаны и одной рукой запустил к дверям, он вряд ли ко мне вернется.

Ральф берет яблоко.

— Единственная умная женщина...

Я улыбаюсь, вспомнив, как фрау Вальденбергер появилась у нас в саду.

***

Черное платье со шлейфом, крупный фальшивый жемчуг. Все на месте: диадема, длинные черные перчатки, мунштук в руке.

Одри Хепберн, антикварное издание.

Другая бы в таком виде выглядела ужасно. Выжившей из ума старухой. Но только не Лизель. Она каким-то чудом сохранила фигуру и класс...

— С днем рождения, деточка! — звучно возвестила она и торжественно вручила корзинку. — Смотри сейчас в оба! Иначе какой-нибудь козел навешает тебе лапши на уши, забрюхатит и удерет!

— Ах, Лизель, — скучно сказала я. — С тех пор, как я и Андреас расстались...

И выразительно посмотрела на Ральфа.

Он был вчера ослепителен... Весь в черном. Бледный, трезвый и злой. Тетя ему ни глоточка не позволила сделать, — на случай, если Джессика вдруг поправится раньше и снова нарисуется здесь.

— Знаешь, как называется парень, который отказывается от таких сисек? — соседка красиво затянулась через длинный мундштук и выпустила дым. — Слабак!

Ральф сдержанно улыбнулся.

Вокруг начинали собираться мои одноклассники. Когда поблизости фрау Вальденбергер, всегда можно было разжиться чем-нибудь зажигательным.

— Сердце кровью обливается, — сказала она. — Родились среди толерантных дебилов. Даже аборт не сделать, не спросив маму, папу, священника и ударенную в голову тетку, которая заседает в комитете о семейных делах... Слушайте сюда, детки! Девушка может забеременеть в двух случаях: когда хочет этого и когда не хочет. Если вы не хотите, то...

И она кратко, но емко поведала нам о том, как предохранялись в те далекие времена, когда она была красива не только в сумерках, а аборты были запрещены. Очередную псевдо-историческую байку из серии «Я и Марти!».

Уловив в саду нездоровое возбуждение, примчалась тетя Агата. Ее распятая на губах улыбка, нервно подрагивала.

— Лизель! — с ходу принялась ворковать она. — Что вы рассказываете детям! Вы не были ни любовницей Бормана, ни американской шпионкой! Вы из деревни не