придумаешь. Отличные полигоны можно строить и гонять по ним
человечков, гонять. В Дономаге, на далекой Радуге, под лунной радугой, в
День Гнева или ночь Сдвига страдал, перерождался и делал свой выбор наш
человек. Полз, как леопард к вершине Килиманджаро, из последних сил
штурмовал Перевал. Живой человек.
Этим авторам наследовали — с гордостью! — «восьмидесятники». Их
романтизм принимал самые разные, порой экстремальные формы, но по сей
день остается романтизмом.
«Девяностники» и вышеупомянутые «припозднившиеся», строго говоря, не
приняли эстафету «восьмидесятников», а сами произошли от того же
корня. У этих поколений в основном единый культурный багаж. Как
следствие, авторы подобрались начитанные и, не побоюсь крепкого слова,
интеллигентные. Даже я легко отличаю Кастанеду от Кортасара, не глядя на
обложку. А если постараюсь, то и Кафку от Камю.
Среди «нулевиков» тоже немало ребят, образно говоря, Жан Поль Сартра
лелеющих в кармане. Правда, они совсем без Ленина в башке, но это не
беда, поскольку «ленинско-тельмановское» направление в публицистике -
сплошь типичные МТАшные приемчики, учиться там нечему.
И тем не менее между нами пропасть.
Из успешных «девяностников» вышел лишь один автор, которого с некоторыми
оговорками можно назвать сентименталистом — Лукьяненко. Начинал он как
романтик, но постепенно отошел на позиции сентиментализма, наиболее ярко
проявившиеся в цикле о Дозорах. Справедливости ради замечу, что
сентиментализм Лукьяненко дворянский, если не сказать «барский».
Именно к Сергею большинство МТА относится с трогательным, до слез,
обожанием (редко когда осознаваемым), при случае мигом обращающимся в
лютую, но все равно слезливую ненависть.
Это естественно, потому что типичный МТА — мелкобуржуазный
сентименталист.
Это общая черта подавляющего большинства «нулевиков», даже лучших из
них, просто у МТА она бесстыдно торчит наружу.
И это проблема, коллеги.
Потому что била-била нашу фантастику Советская власть — не добила,
бил-бил олигархический беспредел — фиг ему, бьет-бьет
государственно-монополистический капитализм... Да не родился еще такой
государственный строй, чтобы нас извести. А вот массированный вброс
сентиментальной прозы в фантастику запросто ее изничтожит.
Ибо плохо они совмещаются. Не надо бы им.
Сентиментализм вовсе не застывший стиль: уси-пуси, бедная Лиза
(вообще-то, «Бедная Лиза» по сути очень страшная вещь). Он дает массу
возможностей. В его рамках можно делать тексты сколь угодно лихие и
динамичные. Можно злые, брутальные, да хоть зверски жестокие, а особенно
легко выходят книги, пропитанные ненавистью. Но этот стиль требует
накачивать эмоциями каждый чих персонажей, отчего крайне опасен для
начинающих и вовсе противопоказан МТА. Только опытный или от природы
наделенный чувством меры автор может балансировать на грани, не срываясь
в перебор, имя которому пошлость.
Увы, сентиментальная проза коммерческого разлива строится по простейшему
шаблону: «Нагнетай!». Некоторые «нулевики» умеют делать это стильно, в
меру и строго по ситуации (позвольте без имен, боюсь сглазить,
честно). Но зачастую идет накрутка пафоса на пустом месте. Органическое
свойство сентиментализма — видеть нежное в обыденном и возвышенное в
простом — в исполнении МТА эксплуатируется на всю катушку. И нормальная
вроде бы история разом теряет правдоподобие. Потому что все герои то
орут, то вещают с пьедестала. И повсюду скачут одноногие мальчики,
культовые персонажи конкурса «Рваная Грелка».
Отдельная беда сентиментальной прозы — когда ее натягивают, как варежку
на глобус, на фантастику. Выстроить фантастическую триаду
«Чудо-Тайна-Достоверность», используя творческий инструментарий
сентиментализма, нереально. Плохо будет с чудом и туго с
достоверностью. Ведь сентиментализм не приемлет иррационального. И сам
он такой по академическому определению, и такие люди его
делают. Типичный провал по достоверности — когда в романе, населенном
сплошь нелюдью, вампиры и оборотни наделены богатой эмоциональной
палитрой, но сугубо человеческой. Не позволяет сентиментализм
моделировать алиенарную психику, и хоть ты тресни. Таков лауреат
последнего «Странника», жестокий, кровопролитный и слезоточивый роман
«Киндрэт. Кровные братья», в котором принял непосильное участие наш
эксперт Алексей Пехов. Там предельно очеловечена всякая пакость, спасибо
хоть крыс не тронули. А уровень сюсюканья в «Киндрэт» зашкаливает просто
до неприличия. Авторский коллектив так переборщил, выдавливая из своих
монстров эмоции, а из читателя слезу, что главный герой, типовой
исстрадавшийся «нежный вампир», выглядит типовым же, по учебнику,
гомосексуалистом-педофилом, хоть тащи его на экспертизу в институт
Сербского.
А они ведь хотели как лучше, вот что обидно. И книга, в которую напиханы
все до единого штампы вампирского романа, могла бы оказаться занятным
экспериментом. Но сентиментализм заел.
Если подходить к вопросу с холодной головой и чистыми руками, положение
выглядит так. Сегодня в отечественной литературе (не только в
фантастике) идет массовый откат от романтизма к мелкобуржуазному
сентиментализму. Отчасти он связан с крушением прежних идеалов. Отчасти
с ростом лоу-миддл-класса в крупных городах, где реализуется основная
масса «бумажной» прозы и поэзии. Есть спрос, есть предложение, тенденция
налицо. То, что всеобщая тяга к сентиментализму — опасный симптом, не
волнует издателей и мало кого заботит из авторов.
В фантастике, как назло, водораздел между двумя течениями — это еще и
граница между двумя самыми издаваемыми поколениями. И совсем «как
назло», у нас есть только один безусловно качественный сентименталист,
которого впору заспиртовать, чтобы не пропал случаем — Олег
Овчинников. Есть несколько «пограничных авторов», вроде блуждающего
Лукьяненко или залегшего на нейтральной полосе Панова. Наконец, есть не
особенно сплоченный коллектив стихийных, но упорных романтиков. И целая
армия молодых сентименталистов разной степени талантливости.
И, к сожалению, все складывается таким образом, что сентиментализм в
нашей фантастике — течение, достойное ярлыка «реакционное». При таком
удельном весе МТА иного определения не найти.