- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (8) »
Игорь Кудрявцев Самый малый атлас мира Рассказы
ПРОВОДЫ
— Какай давай, не балуйся... — сказал Вовка, худой длинноволосый малый, сидящей на горшке сестренке. — Что же мне с тобой делать-то, Ленка? Совсем нас с тобой мамка забросила... вот сейчас возьму тебя с собой в армию. Ленка — лысенькая, мордастая девчонка двух лет — сидела на горшке и что-то лепетала ему в ответ на своем тарабарском языке. На полу валялся пьяный вдрызг отец и вторил ей, только уже на каком-то другом наречии. Пузатый щенок, обхватив отцовскую голову лапами, теребил его мясистое, красное ухо. Вовка отпихнул щенка в сторону: — Отгрызешь старому ухо... он и так ни фига не слышит... Послышался стук в дверь, затем хриплый старушечий голос: — Хозяева! Есть кто дома?! Вовка выбежал в прихожую. На пороге стояла морщинистая, губастая старуха в ветхом пуховом платке и замызганном пальто. — Здравствуй, милый сын. Мне бы Капитолину. А ты не старший ли ее будешь? — Да, сын, — буркнул Вовка в ответ. — Она, вон, пьяная лежит... — Я соседка ваша... чифирнуть захотелось, думала, Капа мне чайку немного в долг даст, а она — вон оно что... — Сейчас я посмотрю, — сказал Вовка и пошел на кухню искать чай. Старуха поплелась за ним: — Что-то я тебя, сынок, не видела раньше. — Да я два года в институте учился... бросил... теперь в армию забирают. — Когда берут-то?.. — Сегодня. Повестку уж получил. Мне через полтора часа уж в военкомате нужно быть. — Ой, милый сын... жалко-то тебя как... и волосики-то твои, сердешный, состригут... — запричитала старуха, протягивая свою дребезжащую сухую ручонку к Вовкиным длинным, спутанным лохмам. Вовка пошарил по всем полкам — чая нигде не было: — Нету. Бабк, может тогда выпьешь? Водки — море, жалко, добро пропадает. Старуха заулыбалась, выпятив свои негритянские гофрированные губы: — Отчего ж не выпить... выпью. — Пойдем в ту комнату, а то у меня там сеструха одна, на горшке сидит. Они пошли в комнату. — Как звать-то тебя? — проскрипела старуха. — Вовка. — А меня — тетка Маня... Ой, Иван-то хорош... гля-ко ты, как развалился, лысый хер!.. — она увидела лежащего на полу отца. Ленка ездила под столом на горшке, который прилип к ее попке от долгого сидения. Вовка вытащил ее из-под стола, со звуком оторвал от попки горшок, надел на сестренку колготки и пошел выплескивать ее добро на улицу. — Леночка, какая большая стала. Иди к тетке Мане, красавица, — затрещала старуха, протягивая к ней руки. Вовка быстро вернулся; бабка Маня сидела за столом, держа Ленку у себя на коленях, — та смеялась, показывая бабке свои маленькие зубки. — Хорошо тебе, Ленка, — сказал Вовка, гладя сестру по голове. — Все-то тебе весело, и ничего-то ты еще не понимаешь. Он налил стопку водки и придвинул ее к старухе; та выпила и разговорилась: — У меня тоже сын... один, да непутевый. Пятую ходку делает. Я его сама на зоне родила, четыре месяца ему было, когда вышла... Вовка налил ей еще стопку. — А ты сам-то чего ж не пьешь? Пей, пока можно, — сказала старуха. — Не охота! Хочу трезвый рассудок сохранить, — Вовка взял у нее Ленку и посадил к себе на колени. Тетка Маня выпила и совсем разомлела: — А где ж друзья твои? Что один? — Друзья давно все в армии служат. Я один остался, — Вовка закурил. — Милый сын, дай мне тоже сигаретку. Вовка дал старухе сигарету, спички; та закурила, с шумом выпуская дым. Вовке показалось, что ее лицо сразу сделалось таким же серым, как ее замызганное пальто, а губы еще больше сморщились. — Ты не смотри, что я, бабка старая, курю... это меня Германия научила... меня в войну, девчонкой еще, немцы в плен угнали. В Австрии была, у помещика одного. Там и научилась. Потом союзники, американцы, освободили. А я немецкий хорошо тогда уже знала... домой вернулась, и, х... ли толку, в комендатуру попала. В комендатуре два года переводчицей работала. Старуха заправила дрожащей рукой выбившиеся на виске седые волосы в платок, и Вовка снова заметил, что все у нее какое-то серое: и замусоленное пальто, и платок, и седые волосы, и скрюченные руки, и лицо, и даже выцветшие радужки глаз. — Слушай, бабк, может, ты посидишь с Ленкой, пока они немного очухаются? Мне уже идти надо... не оставлять же ее одну. А ты ешь, пей тут чего хочешь... — вдруг сказал ей Вовка. — Ой, милый сын, конечно посижу. Мне, старой, все делать-то нечего одной, — всполошилась бабка Маня, и по лицу ее было заметно, что она даже рада, что ее оставляют за столом, полным водки и закуски, да еще с Ленкой, с которой она не сводила влюбленных, липких глаз. Вовка, довольный неожиданным решением проблемы, пошел собираться. Он скидал в вещмешок, сшитый намедни матерью, свои скромные пожитки: сигареты, тетрадку и пачку дешевых конвертов, авторучку, полбуханки хлеба и две банки рыбных консервов, нитки с иголкой, бритвенный станок и зубную щетку. Подумал — положил в вещмешок две бутылки водки, надел отцовскую рабочую фуфайку и кирзовые сапоги. «Ну вот, кажется, и все...» — подумал Вовка и еще раз оглядел свою комнату. Взгляд его наткнулся на книжную полку; он подошел к ней, взял подаренную ему друзьями по институту книгу рассказов Федора Сологуба, положил ее сверху в вещмешок, потом туго его завязал и, не оглядываясь, вышел из комнаты. Вовка подошел к Ленке, взял ее на руки, уткнулся лицом в ее пахучую грудку и чуть не заревел, — комок подкатил к горлу и слезы заволокли глаза; он с трудом выдавил из себя улыбку: — Все, Ленка, ухожу. Сестра поняла, что происходит что-то грустное и удивленно уставилась на Вовку, готовая в любую секунду заплакать. Он чмокнул ее в щечку и поставил на пол. Бабка Маня снова запричитала: — Ой, милый сын, жалко-то тебя как. Славный тако-ой... и волосики-то твои все состригу-ут. Вовка вдруг вспомнил — мать просила вчера оставить ей волосы на шиньон. Он взял с комода ножницы и пошел к матери в спальню. Мать лежала пьяная на постели. Вовка потормошил ее, та не отреагировала. Он подошел к зеркалу, в последний раз полюбовался на свои кудрявые патлы, которым позавидовала бы любая девчонка (он растил их четыре года), и стал отстригать их отдельными прядями у самых корней и складывать рядом с матерью, на изголовье кровати. Вовка обстриг все волосы, — в зеркале на него смотрел совершенно другой человек: сразу оттопырились уши, на подбородке краснели пятнышки прыщей. Вовка натянул до бровей шапку, чтобы не напугать Ленку, и снова вошел в комнату; но сестренка, увидев его, все равно заплакала. — Ой, сам, что ли, обстриг волосики-то? Жалко-то ка-ак!.. — заголосила тетка Маня. — Дай хоть я тебя благословлю на дорожку, милый сын. Я бабка-то богомольная. Есть у вас икона какая-нибудь? Вовка снял со стены
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (8) »